И некому сказать о том о чем болит в груди

Когда отдыхающие в Селигеpе плескались,
Hа мостике лодочник в тельнике тpубку куpил.
Мы плыли на лодке с тобой и, я помню, смеялись
И пили сухое вино, я весь вечеp шутил.
Игpала вода под веслом голубым пеpламутpом,
И бpызги сеpебpяным светом слепили глаза,
Как ты поцелуем будила меня pано утpом,
Так ласково, словно бы что-то хотела сказать.

Во мне пpобудились все чувства, уснувшие пpежде,
Я думал, уже никого не смогу так желать.
Hо все-таки там где-то в сеpдце теплилась надежда,
Hайду я свое, сколько можно по тюpьмам теpять.
И вот та мечта, что так долго меня согpевала,
Забила ключом, утолила мне жажду души,
К плечу пpикоснулась, пpижалась, его целовала,
А если сеpдилась, то чтобы окуpки тушил.

Этап… Вновь удаpы судьбы, как по pельсам колеса,
Стучат и стучат, увозя от тебя далеко.
Я знаю, одной тебе тоже на воле непpосто,
Ведь ждать и сидеть одинаково нам нелегко.
Я сплю, и мне снится, ты будишь меня pано утpом,
И очень не хочется мне откpывать своих глаз…
Игpала вода под веслом голыбым пеpламутpом,
Пpости, я все это забыл, а вот вспомнил сейчас,
А вот вспомнил сейчас, а вот вспомнил…

Электричка придет и уйдет.
Я останусь на несколько дней,
Чтобы время прошло без забот,
Чтобы встретиться с феей своей.

Может, мне не хватает уже
Ее добрых и ласковых глаз.
Что поет у меня на душе —
Может ей не хватает сейчас.

Муза, хватит сидеть взаперти!
Будем петь и всю ночь будем пить.
Ведь допить — это значит уйти,
Как не хочется мне уходить.

Мать, не жди! Нынче пьяная дочь
Лишь под утро вернется домой.
Дочь твоя, баловница, всю ночь
Мне дарила душевный покой.

Я уснул на чужой простыне,
Словно путник у райских ворот.
Осторожно так, пьяному мне
Фея руки на плечи кладет.

Запорошенный снегом перрон,
Электричке недолго стоять.
Я войду в этот сонный вагон,
Чтобы завтра приехать опять

Веришь, не случайно и жизнь большая тайна,
Так подойди ж ко мне, мы вместе споем.
И пусть никто не слышит, и музычку не пишет,
И слов никто не знает, только мы вдвоем.

Припев:
Нас ждут с тобой дороги, Париж и Лондон строгий,
Нью-Йорк и Брайтон-бич смотри, смотри.
Там где-то между прочим, признаюсь вам что очень
Я заскучал по маме и Твери.

Манхэтэн здраствуй папа, ты здорво здесь нахапал.
Давай поделимся, я жертва ЦК.
Я сечку жрал на БАМе, вы посмотрите сами,
Да и еще в Америку приехал ЗЭКа.

Припев.

Купите Роня пачпорт совейского союза.
И не накладно, вы ж уйдете живой.
А Вова вам сыграет, он правда не Карузо,
Но, пенки мочит и до баб сам не свой.

Припев.

Я тайно издыхаю, мечтаю представляю,
Как лучший бюст Америки грабануть.
Раскинули пальцы, не мельтешите мальцы.
А денег нет, так хоть пощупаю грудь.

Припев.

Какие люди смотрят, да это же все жмоты.
А рубь за доллар, как при шмоне понос.
Русмафия крепчает, полиция рыдает
И итальяшкам мы утрем скоро нос.

Припев.

Еду, еду, еду, еду, я в Америку приеду
Всех ментов там замочу постреляю и с винчу.
Еду, еду, еду, еду, я ж в Америку приеду
Ух, награблю вдоволь я это руссомафия.

Здравствуйте, граждане банкиры, мы тут
немножечко наведем порядок, подметём
ваши сейфы. И поскольку у меня в руках
новенький с иголочки пулемет, я думаю
возражений не будет. Вам сегодня так
повезло, ваши денежки в надежных руках.

Припев.

Как ни странно, но все же, по-моему, юность сгорела.
Первый признак — что трезво о жизни я стал рассуждать.
Кружит снег незадумчивый, легкий, пушистый и белый…
Я тебе не смогу на всю улицу громко кричать.
Даже глупости и сумасбродства навеки забыты.
Я уже не смогу даже вспомнить о нашей любви.
Помню только у дома цветы и окно приоткрыто,
И от летней грозы по дорогам струятся ручьи.

Как ни странно, сейчас это кажется горькой потерей,
Только порвана нить, что навеки связала с тобой.
Как же мы расставались тогда, но я все таки верю
В эту добрую, нежную, глупую, давнюю боль.
Я уже не смогу так легко петь тебе наши песни
И читать свои первые, очень плохие стихи,
Но мне кажется, если однажды проснусь на рассвете
И увижу тебя, ты простишь мне все эти грехи.

Я не знаю, когда мне придется тебя все же встретить
И увидеть в глазах твоих, прежде веселых, испуг.
И на Ваше «Ну, здравствуй! Как жизнь?» — не смогу Вам ответить:
«Извините, но только «на ты» я уже не смогу…»
Не смогу… Это впрочем от многого освобождает
И от всех объяснений не нужных уже никому.
Сколько время прошло, лет пятнадцать, а Вы все такая…
Почему же мы с Вами расстались? Никак не пойму…
И все же — почему?..

Леха, чьих Фармазон, подогнал фуфеля,
Скрасить вечер за стирами в очко.
Она круто вошла, ножки груди оля,
Я б всю жизнь с сней сидел в одиночке.

Веня лепень одел, и расплавился весь,
Пальцы веером, Здрасте гражданка,
Вам наверно еще не сказали, что здесь
Сейф лохматый ваш вскроют как в банке.

Он довольный собой подкатил на контакт,
Он по сейфам ученая степень.
А она плюнув напол ему просто так,
Вынув ствол продырявила лепень.

Всем сказала сидеть, мы уложили ствол,
А она как ни в чем не бывало,
Свою шляпку каре положила на стол,
Из-за кольта маляву достала.

Веню жалко, хорошим он кольщиком был,
Не по воле красючке простили.
Пулю в ствол ей действительный вор зарядил,
И писал чтоб ее полюбили.

Слышь с такого начала, не делают дел,
Ты же с виду не катишь по масти.
Леха чьих прохоря через край насадил,
А тебе дырку зделать как здрасьте.

Завтра авторитет просит в гости в Москву,
Есть дела, да малина подсела.
С ихней тварью в бега, с Веней только в тюрьму,
А тверским мол не в кипеше дело.

Надо людям помочь, собрались на гастроль,
Взяли вместе с мешками карету.
А делить стали филки, заныла мозоль,
Я за Веню был с авторитетом.

Я всю долю свою оставляю в общаг,
Мне не надо не много не мало.
Дай красючку свою, попахать с ней ништяк,
Ту что Веню в Твери расчитала.

Вор достал портсигар, папироски скомкал,
Он слегка приподнялся с трамвая.
И сквозь зубы, с такою тоскою сказал:
«Забирай, я тверских уважаю»

«Как завут-то тебя?» — я спросил у нее.
— Милка, нежное девечье тело.
— Разряжайся сегодня ты будешь моё,
Чтобы небыло здесь беспредела.»

Вор как видно ее больше жизни любил,
Только чувства не выдал поднялся.
И не глядя в нее, барабан разрядил.
Начал что-то толкать, но сдержался.

А в тверском оперу, молодой оперок,
Шил дела с пролетарским размахом.
На столе у него я прочел никролог,
И кольнуло в груди под рубахой.

«Была зверзки застрелены бандой в Москве»
«На задании Савина Мила.»
На ментов ведь работала, дым в голове,
А вора не спалила, любиа.

Пусти меня ты, мама,
Пусти меня, родная!
Пусти, ведь мне идти пора!
В «Лазурном» шум и песни,
И там братва гуляет,
И не мешают мусора.

Там ждут меня девчонки,
Там ждут меня ребята,
Они все песен моих ждут.
Про наш любимый город,
Где выросли когда-то,
Они со мною подпоют.

Они все отсидели
Подолгу и помногу,
И были в розыске не раз,
Андрюха и Володя,
Леха и Серега
-У нас ребята — высший класс!

У нас такие ходят
Фартовые девчонки.
Они ж с ума меня сведут!
Из плеч — в чулочках ноги,
Разрезы на юбчонках…
И на край света уведут!

Я Тверь люблю как маму,
Люблю свой город детства,
И нет России без Твери,
Санкт-Петербурга, Тулы,
Ростова и Смоленска,
Где по этапам нас везли.

Здесь живут мои друзья, и дыханье затая,
В ночные окна вглядываюсь я.

Пусти меня ты, мама,
Пусти меня, родная!
Пусти, ведь мне идти пора!
В «Лазурном» шум и песни,
И там братва гуляет,
И не мешают мусора.

Туман в Петербурге, в Москве — снег и стужа,
В Твери — жаждой маются так…
С похмелья вся Соменка, Площадь и Южный,
И на Пролетарке — сушняк.

Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем.

Бочтарь на «Форде» жмет на газ до отказа,
Наверно, в «Лазурный» спешит!
Да въехал с похмелья с моста в нефтебазу,
А «Форд» на ремонте стоит…

Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем.

С похмелья с утра пиво пенное лили
Михалычу и Парику.
Те пива попили — как снова родились,
Не то что посля кефирку…

Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем.

«Купите кассету — прокрутим немножко,
Там Круг свои песни поет…
Вы Круга не знаете? — Гляньте в окошко —
Он сам в этой будке и пьет.»

Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем.

Мы знаем, что пьянство вредит организму,
Но есть один хитрый секрет:
Поставьте себе в жопу с водкою клизму —
И запаха нет, и в дуплет.

Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем…
Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем.

Туман в Петербурге, в Москве — снег и стужа,
В Твери — жаждой маются так…
С похмелья вся Соменка, Площадь и Южный,
И на Пролетарке — сушняк.

Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем…
Водочку льем, водочку пьем,
Водочкой только живем…

Здравствуй, мама, разве не узнала
Своего любимого сынка
Юношей меня ты провожала
А теперь встречаешь старика
Юношей меня ты провожала
А теперь встречаешь старика

Мне писали — ты зарыт землею
За Печерой, быстрою рекой,
И с тех пор болит мое сердечко
Обливаясь грустью и тоской

Не был, мама, я зарыт землею
Я со смертью, мама, дружно жил
За Печерой, быстрою рекою,
Много мук и горя пережил

Часто смерть ходила за плечами
Часто часто голод донимал
Летом мучила жара с дождями
А зимой морозец пробирал

Так принимай родная успокойся
Ты не ждала сына, о, беда
И старушка громко зарыдала
Принимаясь сына целовать

Так наливай, мамаша, больше водки
Боль в груди я водкою залью
Позабуду пьяные невзгоды
И для сердца что-нибудь спою

А мне так не хочется долго глядеть
На этот чужой горизонт…
Палящее солнце зашло за мечеть,
В Россию уехал Кобзон.

Он пел нам Высоцкого и поправлял
Свой потом облитый парик,
А мы подпевали… Когда ты упал
Со скал — я заплакал, старик.

Как редко бывают такие часы,
Когда пуля песню не бьет,
Но раны за них не успеют остыть —
И вечером снова в поход.

А я после боя заплакал, не смог,
И руки тряслись прикурить…
Я видел как Вицкина в цинковый гроб
Останки несли хоронить…

А там у развилки примята трава
И в ней — муравейник-патрон…
Колюха-земляк, буйная голова,
Душманов лепил, как ворон,

Но глупая пуля пробила висок,-
И Колька кивнул головой…
А мать ведь просила: «Николка, сынок!
Скажи, что вернешься живой!..»

В Афгане сегодня хорошая весть:
Приказ вышел — скоро домой!
Но сердце останется мысленно здесь,
И радости нет, что живой.

Приеду я в Тверь из Афганских полей,-
Здесь, дома, тепло и светло…
И только открою знакомую дверь —
Скажу: «Мам, тебе повезл

Осень вновь, небо выжало на серые дворы,
И по лужам побежеала детвора.
Я когда-то тоже бегал до поры,
И дразнил тебя, ты плакала в платок,
А пацаны кричали мне: «Ништяк, Браток!».

Один раз, в тот когда я заступился за тебя,
Ты сказала: «Все мальчишки — дураки!»
Я ответил: «Крошка, это ведь любя…»
Убежала ты, домой со всех ног,
А пацаны кричали мне: «Ништяк, Браток!».

Помнишь ты, неуверенный наш первый поцелуй,
Я в торговый дом на крыльях прилетел.
Взял конфет а мне сказали: «Не воруй».
Вот так за разом раз, я попадал на срок,
Но я не переживал, Ништяк, браток.

Время шло, время часто убегало в тишину,
И доверчивость с кокой ты веришь мне,
Вдруг вернуло ту далкую весну,
Где я любил тебя, жить без тебя не мог,
А пацаны кричали мне: «Ништяк, Браток!».

И я люблю тебя, и отзвенел званок,
И у нас уже всегда…

Здравствуйте! Я говорю вам — здравствуйте!
Что уныли? Я ведь не на паперти!
Какой от кислой рожи прок!
Окончен срок, звенит звонок!
Здравствуйте ж! Я говорю вам — здравствуйте!
Какой от кислой рожи прок.

Пейте! Ну я говорю вам — пейте!
За года загубленные эти,
За вора молоденького,
За коня Володиного,
Пейте ж! Ну я говорю вам — пейте!
За коня Володиного…

Слушайте сюда. Я говорю вам — слушайте.
Угощаю. Веселитесь, кушайте.
Когда в кармане три куска,
То пропадает вся тоска.
Слушайте сюда. Я говорю вам — слушайте.
То пропадает вся тоска.

Пойте, ну! Я говорю вам — пойте!
Жизнь блатную песней успокойте.
Базар-вокзал, этап, тюрьма,
Допросы, шухер, кутерьма…
Пойте, ну! Я говорю вам — пойте!
Базар-вокзал, этап, тюрьма.

Тише, ну! Я говорю вам — тише!
Ктой-то там идет, как будто пишет!?
Пробор, усы, костюм, фасон…
Ах, сколько лет! Хелло, Бобон!
Тише, ну! Я ж говорю вам — тише!
Ах, сколько лет! Хелло, Бобон!

Ласково, я ж говорю вам ласково:
Лишних слов не надо! Только ласково…
Не рвись на грубость, куманек,
Бобон полегче… Ша, сынок!
Все без рук, маэстро! Только ласково…
Не рвись на грубость, куманек.

Целуйте ручки леди! До свидания!
Красючки, вы прелестные создания!
Какая грудь! Какой шер мон!
Но нам пора, пойдем, Бобон!
Целуйте ручки леди! До свидания!
Но нам пора, пойдем, Бобон!

Возле леса слышно стоны,
Буйный возглас «Вошь ядреный!»,
Неприличное рыданье, завыванье на мужчин,
Лепет женский, причитанья
И сплошные обзыванья
Вследстве гнусного обмана сплошь без видимых причин.

Нынче май, ну а в апреле —
Беспробудное веселье,-
Маша втюрилась по уши, ночь гуляя напролет,
Но любимый и желанный
Предал их любовь обману —
Испарился с продавщицей, а у Маши уж живот…

Маша всех мужчин рыдала,
И тут женщин набежало —
Всех обманутых окрестных — с животами и детьми,
Вмиг наполнилась поляна
Жертв насилья и обмана,-
Сколько ж можно издеваться над несчастными людьми!

С пня трухлявого орала
Та, что двойню нагуляла:
«Надо кончить с ними разом, чтобы знали, как бросать!
Бабы! Нам ли много надо?-
Кто бы хлоп с утра по заду,
Чтобы нам на день грядущий настроение поднять.»

Только слезла с пня — как тут же
Две жены одного мужа
Клялись верности с зароком — мужиков не отбивать,
Поносили гнусным словом
И презрением суровым,
Но молчали проститутки — им на это наплевать!

Бабы скопом порешили:
«Мужиков мы так любили!
Хоть бы разик изменили — да охрипнем, если врем!»
Тут же разом все охрипли,
Кровь пошла без срока цикла,-
Даже мама-героиня не спаслась в знаменье том.

Все сипели и кряхтели,-
Бабы мести захотели
И пошли толпою глупой к Богу с жалобой большой,-
Чтобы он мужей презренных
К ним поставил на колени,
А несчастных кротких женщин покровительствал собой.

У ворот в раю смятенье —
Прутся бабы без стесненья.
На вратах большая надпись: «Если грешная войдет —
У нее отсохнут груди
И мужей уже не будет,
Потому что эта дырка как под мышкой зарастет.»

Бабы приостановились,
У ворот толпой сгрудились,
Вроде дернулись-решились, как базарные весы…
Но подумали — решили,-
И ворота в рай закрыли
В дань прельщенья злого рока сей запретной полосы.

И толпа их поредела —
Это ж бабы, знамо дело,-
Без мужчин ведь стонет тело, и секс-шопов нету там…
Кто уже назад вернулись —
По два раза натянулись,-
Во как здорово заскучались по любимым мужикам!

Происшествие в Элисте, скоро будет и у нас,
Если заболеет СПИДом в нашей зоне педераст,
Половина ж наших зэков до звонка не досидит,
Потому как в фонотеку вдруг залезет этот СПИД.

Что же значит и на зоне нам уже не отдохнуть?
Наш заборчик без разгона СПИДу тьфу перемахнуть,
Даже прапорщик Степанов, хоть, по шмону специал,
Обшмонал бы по карманам — и этот СПИД не отыскал.

На свободе ж наши бляди в кабаках тусовки бьют,
Негры трахают их, гадин, и СПИДон передают,
А какой-нибудь альфонсик после негров с ней бай-бай,
Сейф лохматый вскроит, сводник, и — зона зэка принимай.

Вон резак, щепач и бабник на Ефимова попал,
После хилого араба с интербабой переспал,
Но, видать ему везуха, значит, под звездой рождён:
Пей вино, гуляй, Матюха, СПИДа нет — один сифон!

Колыма — одно спасенье, да далёкий Магадан,
Я б молился на коленях что б перевели туда.
Я надеюсь без последствий этот СПИД пересидеть,
С медведями по соседству лучше жить, чем умереть.

Вот и всё, дела худые, это вам не Машку драть,
Были кореши лихие, где их нынче отыскать.
Срок отдали по этапу, член на петухов забит,
Кто ж согласен волей хапать с тухлой вены этот СПИД

Я знаю Вас

Исп.: Михаил Круг

Я знаю Вас, кто Вы, а Вы о том кто я не знаете
И вечер наш, ещё продлится может до утра.
Вам не понять, кто я, Вы только одного желаете,
Чтоб Вас не замели в моей кровати мусора.

Вы не простая б…дь, и пользуетесь высшим спросом.
Привыкли масло есть, но перестройка, снят отец.
И в очередь, как все, а так как все увы не просто.
Как скажет мой друган, Андрюха, это же каюк.

Вы думали потом, поймаете иголкой жопу,
Буржуя дурака, и Вы богатая мадам.
Но первый же буржуй Вам столько дал, что глаз захлопал,
И Вы решили так, с деньгами здесь верней, чем там.

Костюмчик, что на мне, один добряк привёз с Парижа,
А я ему взамен Тверского ПШО «Гарант».
На пугале висел, так я как год ворон не вижу,
Теперь надоедят, закаркают теперь с утра.

У Вас три языка, ворсюхи и фигура феи,
И телефончик Ваш хранит Париж, Нью-Йорк и Рим,
А я, на тридцать лет, три ходки за гоп стоп имею,
Мы с вами далеки, хотя сейчас вдвоём сидим.

Я утром Вам скажу, кто я на всё махну рукою.
А Вы расплачетесь, и скажете: «Не уходи».
Вам хочется любви, детей, семейного покоя.
И некому сказать всё то, о чём болит в груди.

Я понимаю Вас, мне тоже хочется покоя,
Но выбраны пути, и долго нам по ним идти.